Голгофа женщины - Страница 62

Сестре Марии были достаточно известны причины самоубийства Ивана Федоровича, чтобы почувствовать к нему глубокое участие. Помимо того, ее день и ночь мучила мысль, что он умрет без покаяния.

В одну из минут, когда Иван Федорович в полном сознании томился на постели, сестра Мария наклонилась к нему и тихо сказала:

— Не желаете ли вы видеть священника и причаститься? Поверьте мне, Сын Божий, наш Милосердный Господь — лучший целитель души и тела.

Больной открыл глаза, но ничего не ответил, он, видимо, боролся с самим собой. Наконец, он тихо пробормотал:

— Хорошо! Позовите священника!

Сестра написала записку и послала ее с посыльным к своему духовному наставнику, монаху Афонской горы, которого давно уже знала.

Через несколько часов приехал Ричард почти одновременно с монахом, мужчиной высокого роста, со строгим, аскетическим видом. Поговорив несколько минут с взволнованным Ричардом Федоровичем, который был очень счастлив решением брата, отец Алексей подошел к больному, погруженному в тяжелую дремоту, и слегка дотронулся до его руки. Тот вздрогнул и открыл глаза. Так как он находился в полном сознании, то присутствующие поспешили выйти из комнаты.

Исповедь длилась долго. Когда, наконец, монах открыл дверь и в присутствии Ричарда Федоровича и сестры причастил больного, последний был так слаб, что все думали, что настала роковая минута.

— Он умер, — прошептал, бледнея, Ричард Федорович.

Но отец Алексей сказал, покачав головой:

— Это не агония, а сон, ниспосланный Господом раскаявшемуся грешнику. Говорю вам, этот человек еще не приготовился к смерти, а потому должен жить, чтобы искупить грех и очистить свою душу.

Монах не ошибся. После нескольких часов глубокого сна силы больного возобновились из какого-то неизвестного источника. Улучшение в его состоянии было так очевидно, что смущенный доктор заявил, что если такое состояние продержится, то выздоровление возможно, а через три дня объявил его вне опасности.

С этого дня Иван Федорович стал быстро выздоравливать. Но если телу его возвращалось здоровье, то душа оставалась больна.

Хотя Иван Федорович сидел уже в кресле, тем не менее, он не хотел никого видеть и строго запретил принимать Доробковичей и некоторых других друзей, приезжавших навестить его.

Отец Алексей аккуратно навещал больного и один умел вывести его из молчаливости, которой тот не нарушал даже при Ричарде Федоровиче, об Ольге он ни разу не спросил.

Однажды, после обеда, монах сидел у Ивана Федоровича. Последний был в страшно раздражительном состоянии, которое вылилось, наконец, в горьких упреках тем, кто спас ему жизнь.

— Я стрелял в себя, чтобы умереть! Неужели я сделал бы это, если бы мог выносить эту жизнь, в которой меня удерживают силой?

Отец Алексей покачал головой.

— Другими словами, вы намерены повторить попытку самоубийства? Неужели вы серьезно думаете, что со смертью все кончается, что мыслящий принцип, оживляющий нас, превратится в горсточку праха? Или вы считаете себя достойным появиться перед Высшим Судьей?

— Жизнь мне ненавистна!.. Я не могу жить!.. А что будет потом — мне все равно.

— Потом явятся страдания и угрызения еще более тяжелые, чем теперь. Если вы уж так хотите умереть, то зачем непременно умирать телесно? Попытайтесь умереть для порока и наслаждений, которым вы с таким жаром отдались. Умрите для светской жизни и для пустых увлечений, которыми вы наслаждались до пресыщения! Создайте себе новую жизнь в таких условиях, при каких вы могли бы жить!

— Я вас не понимаю, отец Алексей! Не от меня зависит создать такие условия. Мне все надоело.

— О! Без сомнения, вам надоело все, что дает развращенный свет, в котором вы жили; но имеете ли вы понятие о том мире и той гармонии, какие дают сосредоточение и молчание, молитвы в одиночестве, забвение самого себя и строгая дисциплина души и тела? Посмотрите на меня: я кажусь одних лет с вами, а между тем, мне уже около шестидесяти, и я тридцать лет прожил на Афонской горе. Вот что значит чистая жизнь, освобожденная от страстей!

— Вы хотите, чтобы я сделался монахом? — пробормотал Иван Федорович.

— Да сохрани меня Господь требовать это! Хорошим монахом можно сделаться только по призванию; худых же у нас и без того много. Я хотел только привести вам пример.

Видя, что глаза Ивана Федоровича сделались влажны, а губы дрожат, монах снял с себя старый почерневший деревянный крест и вложил его в руку выздоравливающего.

— Этот крест завещал мне один старец-анахорет Афонской горы, который в течение пятидесяти лет молился, держа его в руке. В нем сосредоточена странная и благотворная сила, и, я никогда не расстаюсь с ним. Но вам я его оставлю до завтра. Пусть душа старца Иринея поддержит вас и поможет вам найти путь к Господу!

Монах, не дожидаясь ответа, встал и вышел из комнаты.

Оставшись один, Иван Федорович почти с суеверным чувством смотрел на маленький крест.

В долгие годы своей рассеянной жизни, весь поглощенный удовольствиями и любовными приключениями, он окончательно забыл Бога, и религия для него была наружной формальностью. В течение нескольких минут он тщетно старался припомнить какую-нибудь молитву и вдруг, почти бессознательно, с его губ полились чудные слова молитвы Господней: «Отче Наш, иже еси на небесах».

Но по мере того, как с уст его лилась молитва, выражавшая все нужды и все обязанности человека, в нем все росла потребность вознестись душой и достигнуть тогда Источника Небесного милосердия, о котором говорил монах.